22 ноября все неравнодушные к родному слову и словесности отмечают День словарей и энциклопедий. Пользуясь поводом, предлагаю проверить наш «словарный запас» на предмет идеологической ценности. Почему и какие слова у нас находятся на верхней полке дорогостоящих товаров, а другие воспринимаются как уценённый ширпотреб? Эта ситуация выходит далеко за пределы чисто филологических рамок и является симптомом более сложной идеологической проблемы.
Мусор временный и мусор постоянный
Сразу уточним – речь идёт не о таких «засоряющих» родную речь явлениях, как молодёжный сленг или жаргон. Бороться с ними бессмысленно, они всегда были и будут. Отнесёмся с понимаем: молодёжи нужен свой мир, ограниченный от мира взрослых. Ограничительной «стеной» служит одежда (прикид) и, в первую очередь, свои, понятные только им выражения. Это временный речевой «мусор». Он выветривается из обращения по мере взросления самих носителей. Фразы стиляг 1950-х не останутся в наших словарях точно также, как нынешние выражения поколения альфа (рождённых в XXI веке). Поэтому попрошу филологов особо не напрягаться. Пока мы точно выясним значения всех этих «ауф», «рофл» или «кринж» и все нюансы их использования, наши дети повзрослеют. А наши внуки будут общаться новым набором звуков, понятным только им самим.
Но есть и другой «речевой мусор», который не зависит от возраста и заносится ветрами политических перемен.
Компьютер, а не вычислитель
О «чистоте» родного языка и написано, и говорено немало. Здесь трудно найти золотую середину и избежать крайностей. Вспомним адмирала Александра Семёновича Шишкова, который в пушкинские времена старался заменить все иноплеменные слова исконно славянскими. Общество не оценило этот пылкий патриотический порыв, и бульвар не стал «гульбищем», бильярд – «шарокатом», а театр – «позорищем».
Согласимся со справедливым временем: исконно своё может так же резать слух, как и иноплеменное. Конечно, при определённом условии. Если какому-то явлению нет аналогов среди родных реалий, то заморское слово легко усваивается и мгновенно «русеет». Ну, не назовём мы компьютер – «исчислителем», а ксерокс – «множителем». Это нормальная ситуация заимствования. Но есть и ненормальные ситуации очевидного языкового «кривляния».
«Гренка» не может, а «крутон» может…
В фильме «О чём говорят мужчины» есть хороший эпизод, касающийся нашей темы. Официант дорого ресторана важно замечает: «А гренка в нашем ресторане называется «крутон», потому что гренка не может стоить 8 долларов, а крутон может».
И здесь мы подходим к главному вопросу нашей темы: почему иностранные слова и выражения звучат для нас более стильно, элитно и круче?
И это касается не только молодёжного сленга. Теле- и радиоэфиры придерживаются той же идеологической позиции.
Футбольные болельщики, которые смотрят трансляции с включённым звуком, не дадут соврать: с начала нулевых матчи стали гораздо солиднее и презентабельнее. Потому что футболисты подают не угловые, а «корнеры», кричат на них не тренеры, а «коучи», а на позиции полузащитника бегают «хавбэки» и «либеро».
«Вау» так?
Вначале о том, что автор этих строк пережил и запомнил на собственном опыте. Падение СССР и распахнувшиеся двери в США и Европу естественным образом изменили наше отношение к Западу. Худший враг стал «лучшим другом». И не просто другом, а образцом для подражания, у которого мы обязаны учиться новой демократической жизни.
Подражали все. Молодёжь даже ругалась американскими фразочками, наслушавшись их в видеосалонах. Наша эстрада стала «ескать» и «камонить». (В скобках замечу, эта тенденция с 1990-х никуда не делась. Просто послушайте радио. Половина современных «наших» исполнителей поют так, как будто у них во рту жвачка. Максимально картавя и смягчая «р» – как будто на русском поёт иностранец.)
В конце 1990-х повальная «англомания» стала технически неизбежной и оправданной. Появились компьютеры и целая терминология, с ними связанная. Ещё раз подчеркнём – в большинстве случаев использование новых «заморских» IT-терминов абсолютно резонно. Но когда во ВКонтакте вместо «сообщения» появляется «мессенджер», когда вместо «пользователя» мы говорим «юзер», а вместо «умений» – «скиллы», начинаешь задаваться вопросом: чем наша гренка хуже вашего крутона?
Язык рабов, язык господ
Отойдём подальше в историческое прошлое. Так ли давно в России была ситуация двуязычия по социальному признаку? Господа общались на «передовом» французском, а чернь лаялась на родном русском. Сейчас аристократического деления по происхождению нет. Каждый может говорить на языке «господ», хотя бы частично. Передовые технологии и передовые геополитические позиции США и Англии ярко «облагораживают» английский, делая его языком первым в мире и первых людей. Вспомните, с каким азартом в 1990-х мы кинулись в кружки и школы углублённого изучения английского. Этот язык воспринимался как счастливый билет в счастливую жизнь. Многим ли он биографически пригодился на самом деле – разговор отдельный.
Безусловно, изучать английский надо. И использовать, и заимствовать тоже надо. Но не как единственно верный вариант, который лучше только тем, что не по-русски.
Главный язык времени
Сейчас это может прозвучать как пустое хвастовство, но было время, когда и на Западе русский считался языком передового человечества. Энтони Бёрджесс в знаменитой книге «Заводной апельсин» использует вымышленный язык «надсат» – смесь английского и русского. Сам писатель свой выбор прокомментировал так: «Тонкая ирония была в том, что равнодушные к политике молодые люди, видевшие самоцель в тоталитарной жестокости, прибегали к жаргону, основанному на двух главных политических языках времени». Ещё раз выделим – двух главных языках времени.
Что вывело русский в высшую лигу? Международный авторитет победителя во Второй мировой войне. Когда русский эту лигу покинул? Во времена крушения СССР и хаоса 1990-х. Сможет ли русский в эту высшую лигу вернуться? Зависит от нас самих.
Наш культурный авторитет по-прежнему высок. Но не для нас самих. Не трудно представить русского филолога, который изучает немецкий, чтобы в подлиннике читать Ницше. Трудно вообразить Ницше, который изучает русский, чтобы читать в подлиннике Достоевского (а это факт). Или американского шахматиста-чемпиона Бобби Фишера, который выучил русский для чтения советских журналов о шахматах (тоже факт). Высочайшую оценку нашей литературе давали многие заморские таланты: Кнут Гамсун, Эрнест Хемингуэй, Альбер Камю, Зигмунд Фрейд, Теодор Драйзер, Антуан де Сент-Экзюпери. Странно, что мы в этом случае мнение «элиты» не разделяем.
Высок ли наш политический авторитет? Ближайшее время и итог СВО это докажут. Но без собственного самоуважения ничего не изменится. В том числе, и на лингвистическом уровне. Пока для нас самих разница между гренкой и крутоном будет, как разница между деревней и столицей, наши словари так и будут полниться «абьюзами» и прочими «токсичными» фразами, которые хороши только тем, что иностранные.
Артём МАСЛОВ
