Артём Саграда – человек в русском рэпе значимый. Это не мейнстрим, это продукт не массовый. Для ценителя. Его не встретишь в рэп-тусовке. Он другой. И он наш. Человек, для которого любовь к Родине не состоит из штампов и фраз, отскакивающих от зубов во время интервью. Тема Донбасса остро отзывается в его душе, его жизни. Вместе в Бранимиром и «25/17» он приезжал в Мариуполь и выступал для бойцов. Это было не для камер, не для СМИ. Это было для парней и для души. Читайте его откровенное интервью нашему новому автору. О жизни, творчестве и отношении к Донбассу.
Лихие 90-е
– Артём, каким было твоё детство? В какой семье ты рос?
– Мои родители – ровесники, советские инженеры, оба работали в авиастроении. Я родился в 1983 году в Советском Союзе. Детство в целом было обычным – полная семья, стабильность. Но когда пошёл в школу в начале 90-х, всё начало стремительно меняться. В стране наступили тяжёлые времена.
– Как именно ты чувствовал перемены? Ты же был ребёнком – разве мог понимать, что происходит?
– Понимать не понимал, но чувствовал на уровне ощущений. У родителей было высшее образование, хорошая работа, но всё это вдруг стало ненужным. Зарплату на работе либо задерживали, либо не платили вовсе. Родители были измучены подработками, выживанием, хотя и старались не подавать вида.
– Когда и как в твоей жизни появилась музыка?
– Когда мне было лет 11–12. Тогда аудиокассета с хорошей музыкой была ценностью. Эту музыку сначала нужно было где-то достать, переписать. А я ещё и прятал её от родителей. У старшеклассников на футболках были надписи модных тяжёлых групп – «Iron Maiden», «Kreator». Эта музыка была чем-то почти запретным.
– А как появился рэп в твоей жизни?
– Где-то в 13–14 лет. Мы тусовались на детсадовских верандах, в подъездах, у нас даже свой «интернет» был – стены, исписанные названиями групп, логотипами – так мы передавали друг другу послания. Увлечение рэпом породил интерес к этой музыке.
– В рэпе текст всегда важнее музыки. Когда ты понял, что слово в этом жанре первично?
– Я открывал для себя, что слово – главное, постепенно.
– Помнишь, как записал свою первую песню?
– Конечно. Мы все были из одной школы – 13-я в Жуковском. Алхимик был младше меня на год, Митёк – на два. Алхимик увлекался драм-н-бэйсом, Митёк – гитарной музыкой, чем-то похожим на «Король и Шут». Я собрал их и сказал: «Пацаны, вы – единственные музыканты, которых я знаю. Помогите».
– В какой момент ваша группа «Соль Земли» стала именно группой?
– В соседнем с Жуковским Раменском была рэп-тусовка, клан HLDV, своя движуха. Мы познакомились, стали дружить, а потом начали и выступать вместе. На альбоме «Ультиматум» Малый и Рома Танк уже были официальными участниками группы. Потом пути немного разошлись – Рома ушёл в бизнес, Малый – мой близкий друг, он крёстный моего сына. Но тогда это был крепкий союз.
Путь к православию
– В твоём творчестве тема веры, православия тоже звучит довольно часто. Яркий пример – «Роза Иерихона» (строчки из песни «Виа Долороса»). Расскажи, как ты впервые пришёл в храм?
– Это случилось, как ни странно, «от противного». В юности я слушал тяжёлую музыку, металл-альбомы с пентаграммами, демоническими обложками. Тогда казалось: вот она, правда. Но когда стал слушать рэп, особенно на русском, ощутил в нём противоположный вектор – от демонического к божественному.
– Кто повлиял на твоё отношение к вере?
– Музыканты. Безусловно, группа «Алиса», Константин Кинчев, его православный путь. Солист группы «25/17» Бледный» и его проект «Иезекииль». Ну и семейный фактор сыграл свою роль – мама всегда была верующей. Хотя дома был и другой полюс: отец, выпускник Высшей школы комсомола, в молодости был настроен критично и агрессивно к религии и вере. Это порождало конфликты в семье. А в храм меня впервые привёл отец моего друга Антона, дядя Саша (Шведов) – десантник, либерально настроенный интеллигент. Но при этом часто посещавший церковные службы отца Александра Меня. Однажды он просто сказал: «Поехали, я тебе покажу храм». И отвёз меня на вечернюю службу в церковь, где служил Мень. Это было первое настоящее соприкосновение с церковью. Спустя время я просто подошёл к матери и сказал: «Возьми меня с собой в храм». Это произошло после сложного периода в моей жизни, когда было много всяких излишеств: запрещённые вещества, завязки, потом снова срывы. Мне было нужно зацепиться за что-то. После первой исповеди и причастия я уже не мог отрицать того, что почувствовал дыхание Бога.
Донбасс, патриотизм, музыка
– С 2007 года у тебя стали появляться песни, где ты рассуждаешь не только о себе, но и о стране, обществе. Откуда в молодом человеке такой интерес к социальным темам?
– Это началось ещё в школе. Я видел, что происходит с родителями, с городом, с нашей страной. Телевизор в 90-х был включён круглосуточно, и с экрана постоянно транслировался негатив – новости о дефолте, высокой преступности и т. д. Я хотел найти ответы, из-за чего это происходит. В 10-м классе мне в руки попала газета «Лимонка». Прочитал её, а потом поехал на Фрунзенскую набережную, где был офис партии Лимонова, и вступил в неё. Я тогда был слишком юный, ничего толком в этом статусе так и не сделал, но какие-то идеи впитал навсегда. Сформировалось убеждение: то, что произошло в 91–93-х годах – преступление против народа.
– Донбасс – важная тема в твоём творчестве. Почему?
– Потому что эта тема отзывается в моём сердце, в моей душе. У меня смешение кровей — отец украинец, мать русская. В Оренбургской области есть село, куда переселилась целая украинская деревня – мои предки по отцу родом из Украины. Я приезжал к ним в детстве в гости, ночевал в доме прабабушки, где часто не было электричества, жили с керосиновой лампой. Она молилась на ночь, рассказывала про соседа, у которого в деревне было прозвище Бандера. Она его очень боялась. У неё был бытовой страх перед ним, без политической подоплёки. Когда начались события на Майдане в 2013–14-м, я очень остро всё воспринимал. А потом случилась Одесса, 2 мая, Дом профсоюзов. Все эти события не могли оставить меня равнодушным.
– Тогда и появилась песня «То, что я должен сказать»?
– Да. Я почувствовал, что не могу молчать и должен сказать то, что думаю. Потому что видел в этих событиях продолжение того, что началось в 90-х: прежде всего, распад страны, в которой я родился. Но в 2014-м, как мне кажется, началось пробуждение нашего самосознания.
– Ты ездил в Донбасс?
– Несколько раз. Последний – в 2024 году, с Бледным (группа «25/17». – Прим. авт.) и Бранимиром (автором-исполнителем Александром Паршиковым. – Прим. авт.). Мы были в Мариуполе, где я увидел настоящих героев. Людей, которых не покажут по ТВ, но которые сделали невозможное. У меня в песне есть строчка: «…Мать со слезами брала автограф сыну в ополчение». Это невыдуманная история – сам наблюдал.
Всё не зря
– «Соль Земли» – это проект, как птица Феникс, которая то исчезает, то ты вновь возрождается. То в составе несколько человек, а бывает, что ты один выступаешь под этим названием. Почему так?
– Может, это прозвучит излишне хвастливо, но я не знаю (кроме нашей) ни одной другой группы из Подмосковья, которая бы собирала большие залы на сольники. Это непросто, мы долго к этому шли. Но если бы путь не был таким длинным и тернистым, мы бы, может, и не добились успеха. Быстрая слава так же быстро уходит. Если бы мы получили всё и сразу, это могло бы нас просто разрушить.
– Есть ощущение, что музыка для тебя – это не просто форма. Это терапия?
– Абсолютно. Я всегда писал только то, что проживал. Даже самые простые строки – это мои чувства, мои наблюдения. Я писал, чтобы понять самого себя. Чтобы как-то объяснить происходящее вокруг. И если это кого-то трогало – значит, не зря.
Владислав Шакин
Фото из социальных сетей
